По спине прокатилась волна жаркого ужаса… почти сладостного.
— Вопрос… — интересоваться чем-нибудь безобидным смысла не было, поэтому я решила поставить на кон все. — Какое отношение Дом Осени имеет к покушению на Ларру?
— Прямое, — ответил Кирим и скривился. Я впервые увидела выражение открытого недовольства на его лице — и к моему удивлению, такой, оживленный и немного взволнованный Кирим понравился мне до одури. — Еще вопросы?
— Кто организовал покушение на Ларру?
Кирим выдержал лишь небольшую паузу.
— Я, — с явной неохотой признался он. — Мне было поручено снабдить леди-секретаря алхимическим мешочком и ядом… — Кирим прерывисто вздохнул, прикрывая глаза. — Лале… могу я попросить вас не задавать мне более подобных вопросов? Рассказывать о том, что я дал клятву держать в секрете… несколько болезненно. И мне бы не хотелось… вызвать неудовольствие Его величества Амиро.
В памяти тут же зазвучал рассказ Холо о наказаниях для изменников в Доме Осени.
Мне как будто углей за шиворот засыпали, когда я внезапно осознала, какой опасности подвергла Кирима по неосторожности. Конечно, мы враги — из разных раскладов, из разных Домов, но пользоваться его доверием… так… это подло.
— Простите, — повинилась я, пряча взгляд. — В последнее время я сама не своя… Совершаю поступки, которым нет оправдания… — перед глазами пролетела сцена того, как Мило пытался удержать меня от неурочного визита в библиотеку Амиро. — Говорю всякие глупости… Прошу простить меня.
Прохладные пальцы подцепили мой подбородок, заставляя запрокинуть голову. Я медленно подняла ресницы — и встретилась взглядом с Киримом, оказавшимся вдруг совсем-совсем близко.
— Лале… — тихо произнес он. Я дернулась — и застыла, попав в плен темных глаз, в глубине которых отражались мерцающие угли. — Что беспокоит вас? Я же вижу, что вы уже долго терзаетесь какими-то тяжелыми мыслями. Почему бы не поведать мне о ваших сомнениях? Клянусь, ни слова не выйдет за эти стены.
Я закрыла глаза. Голова кружилась, я словно падала с высоты — вниз, в пропасть, без дна…
«Мило, Мило, Мило…» — светилось в мыслях, как спасительный сигнал маяка.
— Лале?
Мое собственное имя упало тем самым последним камушком, который увлекает за собой лавину.
— Я в западне, — прошептала я почти беззвучно, чувствуя, как мое дыхание отражается от чужой кожи… так близко… — Я в западне, я не знаю, что делать… Так долго я была одна, не искала ни любви, ни дружбы… Слишком больно, слишком сложно… А сейчас… он… он…
— Кто он?
Я осеклась.
— Он… тот кого я люблю… без кого я не могу жить, и падаю в безумие, и умираю… Сначала это было почти незаметно — привязанность, просто привязанность, да… Но теперь… Все мои мысли только о нем, и даже сейчас…
«Мило, Мило, Мило…»
Да что такого в воздухе этой комнаты, что заставляет меня пылать и путает мысли?
Наваждение…
— А он… — его дыхание пощекотало мою шею. — Он любит вас?
— Да… Да, да!
Молчание.
— Он… говорил об этом?
Безжалостная память не дала мне солгать. Даже самой себе.
— Нет… не говорил, но…
— А почему тогда вы думаете, что это он — ваша судьба, Лале? — обласкал меня глубокий голос, растворяясь в горячей крови. — Вдруг это — просто притяжение тел? Любовь вечна, а влечение — проходит с рассветом… Говорил ли он, что любит вас, Лале?
— Нет… — по моим щекам уже не останавливаясь катились слезы. Жар в комнате, аромат благовоний и кожи Кирима, прохладные ладони, обхватывающие мое лицо — все это сводило с ума вернее, чем многолетнее одиночество. — Не говорил!
Руки медленно соскользнули на плечи. Я открыла глаза, встречаясь взглядом с Киримом.
— А я люблю вас, Лале. Любой — одинокой, безумной, веселой, грустной… — с неожиданной страстью прошептал он, и безупречная маска его раскололась под наплывом чувств. — С первой минуты, как я увидел вас на вечере леди Хрусталь — такую хрупкую и сильную… Я люблю и желаю вас, и вы знаете, что это не ложь… Ведь мои уста распечатаны эликсиром… — он наклонился — ниже, ниже, пока почти не коснулся моих губ. — Оставайтесь со мною, Лале… Вы так одиноки, как и я…
Одинока? Нет… у меня есть…
— Это неправильно, — попыталась я отстраниться, но руки на моих плечах держали крепко… или это я ослабела?
Наваждение, наваждение…
Кирим вдруг рассмеялся — и отстранился от меня.
— Неправильно? Я знаю вас, Лале, и понимаю, так, как никто никогда не поймет, — произнес он, удерживая мой взгляд. Мир окрасился в багрово-черные тона, сердце колотилось в горле. — Я знаю, какая вы… Лале…
Лишь время бесконечно, как и Вы.
И тянутся мучительно часы
От ледяной полночной синевы
И до жемчужной утренней росы.
И сколько не прошло бы горьких лет —
Вы неизменны. Такова судьба.
Но времени отравленный стилет
Пронзает грудь владыки и раба,
А Вы все так же — смотрите в окно,
И кто-то рядом — скрашивает час.
И Вам отчаянно желается одно:
Чтоб этот кто-то не оставил Вас!
Признанья нежные и огненная страсть
Угаснут, не оставив ничего.
И он уйдет. И Вы, чтобы не впасть
В безумие — забудете его.
Когда-нибудь истают дней мосты,
Как будто лед, во времени лучах.
А Вы… останетесь — молчать средь пустоты,
С улыбкой сумасшедшей на устах…
Это было больно — слушать его тихий голос, но когда Кирим замолчал, стало еще хуже.